Транскрипт
Для просмотра этой лекции необходимо авторизоваться на сайте
41:21
41:21
11.3 Легенды о кентаврах
Происхождение кентавров
В сегодняшнем разговоре нам предстоит рассмотреть несколько тем, которые касаются в целом героев, о которых шла речь в этой лекции, и их отношений с кентаврами. По меньшей мере двое из них, Геракл и Тесей, сражались с кентаврами. Истории их сражений называются фессалийской и пелопонесской кентавромахиями, и для начала мы должны несколько оживить в памяти, кто такие кентавры, почему с ними надо сражаться и каковы их виды.
Итак, поговорим сначала о том, от кого и когда произошли кентавры, и вспомним, что в нашем разговоре об Аиде, преисподней и наказаниях, которые там творятся, мы вспоминали титана Иксиона. Согласно Аполлодору и потом Гигину, титан возжелал сблизиться с Герой. Боги, посмеявшись над ним, велели богине Нефеле принять облик Геры. Далее, с ней совокупившись, Иксион породил на свет племя кентавров.
Собственно, происхождение кентавров и обе истории с героями, которые вступали с ними в сражение, пересказаны Гигином в 33-й главе «Мифов». Там кентавр Эвритион называется сыном Иксиона и Тучи. Является Геркулес, убивает кентавра, который пытается похитить его нареченную невесту Деяниру. На другой свадьбе, когда Пирифой, царь лапифов, брал в жены Гипподамию, напившиеся вина кентавры попытались похитить у лапифов жен. Они убили многих лапифов и сами погибли. Вот в этом, как всегда, полезном и крайне лапидарном изложении Гигина мы просматриваем всю историю.
Она будет рассказана гораздо подробнее и в замечательном тексте Лукиана «Разговоры богов», где Гера и Зевс беседуют и Гера жалуется на Иксиона, и, конечно же, у Овидия. Текст последнего вдохновил большинство произведений живописи Нового времени на эту тему, в том числе вот эту работу Рубенса, которая нам уже известна.
Дикие кентавры половинчаты по природе, что у древних было знаком по меньшей мере несовершенства. У них, помимо буйства и разных функций, связанных с невоздержанностью, есть еще одна роль. Она связана с шестой книгой «Энеиды» Вергилия, где описывается спуск в Аид. Там в числе чудовищ, которые сторожат вход в преисподнюю, вместе со скиллами и другими чудищами Вергилий упоминает и кентавров. Эта мозаика с виллы Адриана ассоциируется именно с этой ролью кентавров, с их нахождением в некоем диком месте, откуда можно спуститься в преисподнюю и куда приходят Эней и Сивилла.
Множество авторов, в том числе Лукреций в своей поэме «О природе вещей», говорят о том, что это некие человеческие впечатления, которые возникают в воображении и говорят о тонкой сущности души, через которую проникают впечатления:
«Так появляются нам и Кентавры, и всякие Скиллы,
С Кербером схожие псы, и воочию призраки видны
Тех, кого смерть унесла и чьи кости землею объяты.
Ведь не живым существом порождается образ Кентавра,
Ибо созданий таких никогда не бывало, конечно;
Но, коли образ коня с человеческим как-то сойдётся,
Сцепятся тотчас они, как об этом сказали мы раньше,
Вследствие лёгкости их и строения тонкого ткани».
Вот так эта образная ткань соединяется, и уже в христианское время сначала Павел Орозий в своей «Истории» говорит, ссылаясь на Палифата, что это были представления лапифов, которые воображали фессалийцев кентаврами и именовали их так потому, что тела сражающихся на войне всадников виделись им как бы едиными телами лошадей и людей.
Эту тему, несколько разочаровывающую и не чудесную, подхватывает уже в VII веке в «Этимологиях» Исидор Севильский. В главе «О людях и чудовищах» он пишет, что кентавры получили свое имя от внешности, ибо «Centaurus» означает «человек, соединенный с лошадью»: «Иные говорят, что ими были всадники из Фессалии». Исидор делит этих вымышленных кентавров на онокентавров, которые наполовину выглядят как ослы, и аналогичным образом полагает, что гиппокентавры соединяют человеческую и лошадиную природу.
Кентавр Хирон – воспитатель героев. Обучение Ахилла
Попробуем теперь их классифицировать. Да, относительно гиппо– и онокентавров классификация возможна, но об этом речь пойдет уже на средневековом материале. А вот на материале античном нам нужно сразу же отделить от кентавров, – порождений Иксиона и богини Тучи-Нефелы, – по меньшей мере одного сильно отличающегося от них кентавра – кентавра-титана, сына Кроноса и нимфы Филюры, Липы, по имени Хирон.
О Хироне мы читаем в многих текстах. О разных его функциях речь пойдет, например, в поэме Стация «Ахиллеида», где он будет фигурировать как воспитатель героев, и прежде всего – Ахилла. Хирон, в отличие от диких кентавров – существо не буйное, а, напротив, воплощение мудрости и той древней правды титанов, которая способствует воспитанию молодежи в должном духе.
Мы увидим несколько типов его изображений. Во-первых, если опираться на материал еще греческой античности, то это будет передача Пелеем Ахилла на воспитание Хирону, как на этой чернофигурной амфоре. Эта сцена будет повторяться в разных средневековых памятниках, в том числе на крышке дарохранительницы из Сен-Морис д’Агон рубежа XII–XIII веков. Это, конечно, очень важный симптом – цитирование античных памятников.
Разделим такого рода иконографию на несколько элементов. Во-первых, это Ахилл, приносимый на воспитание, которого мы только что видели. Вторая тема, данная еще античностью, – это Хирон, который обучает Ахилла игре на музыкальных инструментах. Тут надо прежде всего упомянуть всем известную знаменитую вещь из археологического музея Неаполя: это Хирон и Ахилл с лирой из Геркуланума, фреска четвертого стиля, особенно замечательная тем, что автор заставляет Хирона спуститься на уровень его ученика и присесть совершенно не как лошадь, а как большая собака, чтобы показать Ахиллу, какие струны надо перебирать.
Несколько более физиологически понятная версия ждет нас в виде средневековой репродукции на сосуде середины XII века, видимо, рейнского происхождения, где и Хирон, и Ахилл держат каждый свою лиру и проводят музыкальный урок.
И еще один вариант, правда, не все уверены, что это Ахилл. Это маленькая фреска, которая сейчас в Неаполе, происходит с так называемой виллы Цицерона в Помпеях. Иногда она называется «Хирон и нимфа». Тут тоже происходит обучение. Но понятно, что Хирон обучает героев совсем не только игре на музыкальных инструментах, но и разным видам охоты, физическим упражнениям и врачеванию, что явствует из истории Ясона.
На так называемой вилле Цицерона, среди маленьких миниатюр, находящихся на черном лаковом фресковом фоне, залакированном воском, и представляющих собой игру с плоскостью, среди в очень сложных ракурсах представленных персонажей, как бы прорывающих эту декоративную плоскость, есть композиция, где Хирон и Ахилл вместе прыгают через пропасть, и юный Ахилл держится за загривок кентавра.
Дальше в академической живописи, как мы видим по множеству вещей, эта тема будет эксплуатироваться по-разному. Воспитание Ахилла нам будет представляться явно на базе знания мозаики с виллы Адриана и помпейских фресок. Тема стрельбы из лука здесь тоже будет представлена. Относительно стрельбы из лука у нас речь пойдет позже, потому что кентавр как стрелец – это особое существо, которое даже, как мы узнаем, и с кентавром-то не должно прямо ассоциироваться и связано с совершенно особенными представлениями о созвездиях.
Если завершать разговор о Хироне, то посмотрим на три гравюры, сделанные в середине XVIII века, где представлены разные фазы обучения Ахилла. Всякий раз рядом с мудрым Хироном присутствует еще и дополнительный «простодушный» кентавр со своей дубинкой, который играет роль соглядатая в этом процессе. Ахилл внимает Хирону осознанно, а кентавр засыпает на уроке музыки, убаюканный сладостными звуками.
Хирон-охотник
Что касается других функций Хирона, то тут есть еще одна тема, связанная с его изображениями (в том числе и астрономическими). Это Хирон как охотник со своей добычей.
На ряде красно– и чернофигурных вазописных памятников мы видим его с убитым зайцем (или с целой связкой таких зайцев) как его непременным атрибутом. В том числе это может быть и с маленьким Ахиллом на руках.В вазе Франсуа он с этой же охотничьей добычей возглавляет свадебное шествие на свадьбе Пелея и Фетиды.
Именно в этом состоянии он появляется на звездном небе, поскольку созвездие Кентавра ассоциируется в соответствии с «Астрономией» Гигина с образом Хирона, возлагающего жертвенное животное, как правило зайца, на созвездие Жертвенника, или Алтаря, – созвездие Ара. Другие же, как говорит Гигин, говорят, что это кентавр Фол, которому не было равных в предсказаниях по внутренностям жертвенных животных.
Эта ассоциация между кентавром Хироном и созвездием Кентавра подтверждается в «Этимологиях» Исидора. Он свидетельствует, что кентавр Хирон был зачислен в созвездия за то, что вскормил Эскулапа и Ахиллеса.
В рукописях, связанных прежде всего с позднеримской поэмой о созвездиях «Аратеей» (в частности, в каролингских, Лейденском и Реймсском Аратах IX века), мы видим его именно с зайцем в руках. Как на этой миниатюре, где текст, описывающий созвездия, включен в контуры фигуры (это называется «carmina figurata»).
В этом же виде, с жертвенным животным, кентавр придет и в романские капители, как вот эта овернская капитель из Исуара.
Относительно изображений, связанных с созвездиями, можно вспомнить и вот эту картину звездного неба, тоже каролингскую, так называемую «Ахенскую компиляцию», где фигурируют двое: уже знакомый нам кентавр с животным и Стрелец, тоже кентаврообразный.
Хирон-врачеватель
Посмотрим еще на один тип изображения Хирона. Это Хирон-целитель с ветвью лекарственного растения, который встречается нам на страницах разнообразных средневековых гербариев, а до этого и в греческой вазописи, и в римской живописи. О том, что Хирон – древнейший из целителей, свидетельствует еще Гомер в «Илиаде», когда говорит о враче Махаоне, сыне Асклепия, и о том, что «врачевства силу открыл его отцу Хирон дружелюбный». То есть Хирон был воспитателем Асклепия и наставлял его в искусстве врачевания.
Этот же текст пересказывает сначала Гигин в своем «Каталоге». В его сборнике мифов есть отдельный раздел «Каталоги, или перечни», и вот в перечне, кто что открыл, фигурирует кентавр Хирон, сын Сатурна, который первый стал лечить травами и открыл хирургическое врачевательное искусство.
Эту тему подхватывают авторы Средневековья. В «Венском Диоскориде» Хирон перечислен среди шести великих врачевателей. Исидор в «Этимологиях» также свидетельствует о том, что некую волшебную траву эрифион открыл кентавр Хирон.
Так вот, в греческих вазописных изображениях мы увидим Хирона с ветвью без особенных подробностей, в то время как в римской помпейской фреске Хирон изображен рядом с врачевателем Асклепием как его учитель.
Но наиболее однозначные вещи представляются в каролингских и послекаролингских трактатах о лекарственных травах. В частности, в «Гербарии» из Фульды, где Хирон представлен с этой самой травой эрифион и называется «Centaurus medicinalis», и еще в одном трактате о лечебных травах, несколько более позднем, уже XII века, где сама Артемида показывает Хирону разные виды лекарственных трав.
Именно с этим атрибутом он будет фигурировать в числе разных фантастических существ в памятниках, связанных уже не с медициной. Вот, например, на реверсе ранневизантийского диптиха Ареобинда уже в IX веке появляется такая композиция под условным названием «Земной рай», где рядом с сиренами (мы потом увидим, почему) фигурируют кентавр и кентавресса. Вряд ли это сам Хирон, но тем не менее у него в руках зеленая ветвь. Тут же будут и разные другие существа, в том числе кинокефалы, сатиры и прочие чудеса мира.
Еще одно подтверждение этой связи с античными памятниками дает нам совершенно уникальная рукопись начала IX века. Это бернский «Физиолог», единственная сохранившаяся каролингская иллюминированная рукопись, содержащая перевод раннехристианского трактата о свойствах животных, где мы тоже рядом с русалкой видим Хирона с зеленеющей ветвью. Это то, что касается, собственно, благого кентавра, доброго кентавра Хирона, сына Кроноса.
Фессалийская кентавромахия в древнегреческих памятниках
Что же касается детей Иксиона, мы сейчас должны вернуться к теме, затронутой в нашем разговоре о Тесее и Геракле – к двум кентавромахиям. Начнем с фессалийской кентавромахии, со свадьбы в народе лапифов, свадьбы друга Тесея Пирифоя и его невесты Гипподамии, где происходит битва с кентаврами, описанная у Овидия.
В коротком изложении у Псевдо-Аполлодора в его «Мифологической библиотеке» мы читаем: «Тесей был союзником Пирифоя, когда вступил в сражение с кентаврами. Пирифой, справляя свадьбу с Гипподамией, пригласил на пиршество кентавров как родственников невесты. Не привыкшие к вину кентавры быстро опьянели, напившись от жадности сверх меры, и, когда привезли невесту, они попытались совершить над ней насилие. Но Пирифой вместе с Тесеем вооружились и вступили в сражение с кентаврами, и Тесей перебил многих из них».
В вазописи мы узнаем, что это именно сражение на свадьбе лапифов и фигурирует здесь именно Тесей, совсем не по тому, что там много подробностей, но по тому, что здесь не фигурирует Геракл со своими традиционными атрибутами – дубинкой и в шкуре льва, а воин представлен с иным вооружением и выглядит относительно молодым.
Кентавры могут быть вооружены самыми разными вещами, в том числе стволами деревьев и огромными камнями.
В ряде случаев, уже в классической вазописи, появляются лапифянки, которые терпят угрозу насилия от кентавров, как здесь, и могут, как на этом аттическом килике, фигурировать уже сцены триумфа, абсолютной победы над кентаврами, и Тесей будет вооружен как настоящий греческий воин.
Но чем позже, тем больше подробностей. Вот тут, в этой апулийской краснофигурной вазе, есть интересная деталь. Борьба между Пирифоем и кентавром Эвритом за его невесту показана не очень агрессивно: где-то лежат опрокинутые сосуды для смешивания вина и воды, а кентавр не то чтобы вооружен ветвью дерева, но держит ее наподобие некоего атрибута, чем напоминает нам о Хироне.
Теперь о самом центральном греческом памятнике, в котором воплощается эта тема. Это западный фронтон храма Зевса в Олимпии, ныне существующий в сильно фрагментированном состоянии. Он многократно реконструирован и описан (в бытность свою еще совершенно сохранным) в трактате Павсания, в его описании Эллады.
«Посредине фронтона, – пишет Павсаний, – изображен Пирифой. С одной стороны у него Эвритион – тот, который старается похитить жену Пирифоя, и Кеней, поднявшийся на защиту Пирифоя, по другую сторону Тесей, отбивающийся секирой от кентавров. Один из кентавров похищает девушку, другой же – красивого мальчика».
Вот эта классификация, в том числе классификация поз кентавров: те, что ближе к центру, еще активно похищают, те, кто ближе к углам фронтона, уже побеждены лапифами или товарищами Тесея, – здесь, в этом раннеклассическом фронтоне очень показательна. Вот его нынешнее состояние.
Еще одна группа памятников, в которых фигурирует тема фессалийской кентавромахии, – это одна из сторон триглифо-метопного фриза афинского Парфенона, где мастерская Фидия изображает разные фазы борьбы между кентаврами и лапифами. Напомним, что для афинян эта программа триглифо-метопного фриза связана в целом с воспоминаниями о греко-персидских войнах, о победе цивилизованного мира над варварским, чуждым по культуре. Как, с другой стороны, троянцы с греками, так и кентавры представляют собой аллюзию на то, что совсем недавно произошло с афинским народом.
«Необузданные в любви»: фессалийская кентавромахия в искусстве от древнеримских скульптур до живописи символистов
Если говорить о Риме, то подобные битвы с Тесеем в центре мы увидим на саркофагах. На них всегда будут присутствовать (в том или ином виде) похищаемые лапифянки и Тесей в полном вооружении в центре.
Конечно, римские памятники во многом соотнесены с фрагментом из XII книги Овидия, где самым динамичным способом описана эта битва:
«Вот уже буйный схватил молодую за волосы Эврит,
Гипподамию влачит, другие – которых желали
Или могли захватить; казалось, то – город плененный.
Криками женскими дом оглашаем. Вскочить поспешаем
Все мы, и первым воскликнул Тезей: «Сумасбродство какое,
Эврит, толкает тебя, что при мне при живом оскорбляешь
Ты Пирифоя, – двоих, не зная, в едином бесчестишь?»
Далее следует описание этой битвы. Оно всем известно, но замечательно, что, помимо виденных нами римских саркофагов, этот же тип изображения приходит в многочисленные рукописи морализованного Овидия. Посмотрим только на одну из них, уже на совсем позднюю, на то, что называется «Библия поэтов» Колара Мансьона на старофранцузском языке, где эта битва происходит совсем не между лапифами и кентаврами, а где кентавры фигурируют просто в виде разнузданных юнцов, похищающих барышень.
Вернутся они в свой кентаврский облик уже только в эпоху Возрождения. Так, например, Пьеро ди Козимо, со свойственной ему удивительной дотошностью и явно опираясь на композиции римских саркофагов, уже около 1500 года помещает эту свадьбу на фоне большой пещеры в пейзаже и использует, так же как и в римских скульптурных памятниках, как бы разные фазы единоборства или разные фазы похищения.
Если говорить о наследстве римских саркофагов, то, конечно, невозможно не вспомнить одну из первых по времени (раньше нее только «Мадонна у лестницы») работу совсем еще юного семнадцатилетнего Микеланджело в счастливые годы его бытности при дворе еще живого Лоренцо Медичи – вот этот высокий рельеф, изображающий битву кентавров. Он совсем не балует зрителя подробностями, соотнесенными с Овидием, который, несомненно, ему знаком, ведь он вращается в платоновской академии при дворе Лоренцо и, конечно, знает пересказ Овидия, сделанный Полициано. Тут, если хорошо присмотреться, мы видим (ближе к правому краю) попытку увести женщину, некто тащит женщину за волосы, внизу виден конский круп, но в остальном, конечно, изображено только то, что больше всего интересует Микеланджело – разные виды мужских фигур в разных фазах единоборства.
Если говорить дальше об иллюстрациях к Овидию, то невозможно не вспомнить постоянно фигурирующего в нашем разговоре Виргиля Солиса и один из первых памятников гравированного Овидия. Он перед нами. Тут уже нет никаких сомнений в том, что происходит.
Существуют разного рода дериваты этой темы в XVII веке. Всегда, когда похищают девушек, как у Луки Джордано, речь идет именно о фессалийской кентавромахии.
Эта тема как в позднем Риме, так и в Новом времени будет иметь отдельный аспект, связанный с тем, что кентавр – это необузданное в любви существо. Это существо, склонное ко всяким плотским излишествам, и об этом будут свидетельствовать такие римские памятники, как луврский кентавр, которого оседлал сам Эрот.
Несколько видоизменит эту сцену Гюстав Моро в своем «Кентавре и Купидоне». И совсем занятную версию с кентавром, который катает обнаженных нимф, предложит зрителям Франц фон Штук в начале ХХ века.
Пелопонесская кентавромахия
Теперь посмотрим, чем отличается вторая кентавромахия, несколько менее известная в истории искусств. Это пелопонесская кентавромахия, в которой участвует Геракл, и происходит она в ходе его путешествия к месту четвертого подвига в Эриманф. Как свидетельствует Аполлодор в «Мифологической библиотеке», проходя через Фолою, Геракл был радушно принят кентавром Фолом, сыном Силена и нимфы Мелии. Фол стал угощать Геракла жареным мясом, сам же ел сырое. Когда Геракл попросил вина, Фол ответил, что боится открыть общую, принадлежащую всем кентаврам бочку. И когда Геракл все-таки настаивает на том, чтобы это произошло, сбегаются привлеченные запахом вина кентавры. Обратим внимание, что Аполлодор описывает, чем они вооружены: «схватив кто огромный камень, кто целую сосну». Битва эта происходит предопределенным судьбой трагическим образом, когда Геракл сначала мечет в них горящие головни, а потом начинает стрелять отравленными желчью лернейской гидры стрелами, от даже самых мелких ран которых нет исцеления.
Случайно такой стрелой оказывается поражен кентавр Хирон. Отсюда история о трагическом конце земной жизни Хирона. Геракл выпустил стрелу, и она, пронзив плечо кентавра Элата, засела в колене Хирона. Глубоко огорченный этим Геракл подбежал и, вытащив стрелу, приложил к ране лекарство, которое ему дал Хирон. Но рана была неизлечима, и кентавр удалился в пещеру, желая там умереть. Однако умереть он не мог, так как был бессмертен. Тогда Прометей предложил себя Зевсу в обмен: тот сделал его бессмертным, а Хирон скончался. Есть несколько версий конца Хирона. По второй он сам предлагает свое бессмертие разделить между Прометеем и Асклепием, наказанными богами.
Эта история имеет еще одну версию, изложенную также Аполлодором, что одной такой стрелой оказывается поражен и хозяин, приютивший Геракла в своей пещере, – Фол, который, рассматривая стрелу, удивляется, что такой маленький предмет мог погубить огромных кентавров, и, случайно уронив ее, ранит себе ногу и умирает.
Пелопонесская кентавромахия может быть легко узнана в вазописи не только по надписям, которые здесь тоже есть, но и по виду Геракла, который одет как в доспех в шкуру льва и действует исключительно своей палицей. Вся чернофигурная вазопись будет именно такой. В краснофигурной вазописи Геракл может быть молодым, как в этой аттической амфоре.
В итоге в позднеклассической вазописи одним из атрибутов апофеоза Геракла станет колесница, запряженная кентаврами, как в этом аттическом сосуде 400 года, когда на колеснице Геракл в сопровождении Ники возносится на небеса.
Геракл будет победителем кентавров и в скульптуре Джамболоньи, находящейся во Флоренции. Тоже мы легко узнаем его и по виду, и по дубине в руках.
Надо сказать, что Аполлодор и его свидетельства будут известны в эпоху Возрождения. В частности, тема с раздумьем кентавра Фола над тем, как такая маленькая стрела может погубить такое огромное существо, воплощена в маленькой работе Филиппино Липпи «Раненый кентавр».
Стрелец и кентавр. Иллюстрации к «Божественной комедии» Данте
Что касается связанной с созвездиями судьбы необузданных, диких кентавров – это отдельная иконографическая проблема. В созвездии Стрельца еще у самых ранних авторов, в частности, в постоянно используемом в истории искусства и медиевистике тексте Псевдо-Эратосфена «Катастеризмы», мы узнаем, что созвездие Стрельца – это совсем не кентавр. «Это лучник, – пишет Псевдо-Эратосфен, – которого большинство называет кентавром, в то время как другие не соглашаются, поскольку видно, что он не четвероногий, а стоит прямо и стреляет из лука, из кентавров же никто лука не употреблял. Он имеет тело мужа и ноги и хвост коня, совершенно как у сатиров, поэтому кажется маловероятным, чтобы он был кентавром».
Еще в медиевистике, во французской истории искусства середины прошлого века, Жан Альдемар использует термин «зодиакальный Стрелец». Но надо сказать, что он совсем не всегда будет двуногим. В частности, в Лейденском Арате мы видим отличие его от Хирона в том, что у него в руках лук, но это тоже кентавр.
Вот, например, второй вариант, тоже средневековый, воплощенный в календарном цикле Пармского собора мастерской Бенедетто Антелами. Рядом с крестьянином, вытягивающим репу или брюкву из земли мы видим уже вполне, по Псевдо-Эратосфену, грамотный вариант с двуногим Стрельцом с конским хвостом, равно как и в ватиканских астрономических таблицах XII веке у нас будет двуногий и с конским хвостом персонаж.
Но все же функция Стрельца прикрепится к кентавру достаточно просто. Когда Данте в VII круге ада в качестве стражей одного из его подразделений, где томятся насильники над ближним и его достоянием, помещает кентавров, они, во-первых, находятся под началом Хирона, а во-вторых, вооружены луками. И один из них угрожает Данте и Вергилию, «…готовя лук и выбрав по стреле. / Один из них, опередивший стаю, / Кричал: «Кто вас послал на этот след? / Скажите с места, или я стреляю».
Этот гневный кентавр оказывается Нессом, убитым за Деяниру. Историю Несса мы помним по нашему разговору о Геракле. Итак, Данте с Вергилием видят троих. Это Несс, Хирон, «Ахиллов пестун величавый; / А третий – Фол, с душою грозовой». Они оказываются под покровительством Хирона, который велит Нессу быть проводником, и Несс действительно сопровождает Данте и Вергилия в следующий круг.
Замечательно, что иллюстраторы Данте совсем не всегда и не сразу кентавров начинают изображать кентаврами. В самой ранней из иллюстрированных рукописей, это середина XIV века (так называемый «Будапештский Данте», на самом деле – северо-итальянская, падуанская рукопись с множеством текстовых пояснений), мы видим изображенных трех вполне антропоморфных Стрельцов, которые целятся в Данте и Вергилия, и читаем так называемый «наилучший комментарий», составленный Якопо Алигьери, сыном Данте, который трактует образ кентавров как грубых людей, которые сидели верхом и казались одним животным с лошадью, тем самым пересказывая Орозия. Но в качестве рекомендации миниатюристу мы читаем, что это трое нагих людей с коронами, которые стреляют из лука. Тут, скорее всего, перед нами довольно стандартная ситуация для миниатюры, в том числе XIV века, когда в инструкции автор программы просто не в состоянии описать такое сложное существо.
Но вот уже в рукописи из Шантильи (это Пизанский мастер) с кентаврами все более-менее в порядке, они вполне соответствуют своему зодиакальному состоянию.
Еще одна, уже раннего XV века, рукопись Данте с тем же «ottimo commento», «наилучшим комментарием», представляет нам кентавров с львиными телами, соответствующими изображениям из «Бестиария», которые имеют восточные корни, – так называемых китоврасов, известных нам в том числе и по владимиро-суздальским рельефам, например с Дмитриевского собора.
Если же говорить о более поздних иллюстраторах Данте, в частности об «Урбинском Данте», сделанном в конце XV века феррарскими мастерами (в частности это Гульельмо Джиральди), вдоль Флегетона Данте везет вполне стандартный кентавр, даже слегка одетый. Вергилий шествует отдельно.
Образы кентавров в искусстве Средних веков и Возрождения
Что касается разных видов средневековых кентавров, то мы должны вспомнить знаменитый источник разной путаницы, связанной с бесовским происхождением кентавров. Это разные переводы XIII главы «Исайи», где в 22-м стихе в «Елизаветинской Библии» мы читаем, что «почиют тут сирины, и бесы воспляшут, и онокентавры там вселятся». Примечательно, что в «Вульгате» онокентавры не фигурируют, а вместо них упоминаются] некие «пилозии», «лохматые».
В Синодальном переводе они будут называться лешими. Надо сказать, что эта путаница породит на свет еще одно существо. Это онокентавр, уже известный нам по многочисленным упоминаниям, который будет изображаться со змеей.
Этот онокентавр в бестиариях, опираясь на главу «Физиолога» «О природе сирены и онокентавра», благодаря путанице с переводом Исайи, во-первых, будет изображаться рядом с сиреной, а во-вторых, будет связан с опасностью, поскольку «Физиолог» говорит о сиренах как о несущих гибель морских существах, и подобным же образом говорит он и об онокентаврах, которые, правда, имеют нижнюю половину осла.
В толковании мы читаем, что колеблющийся человек не постоянен во всех путях своих, и эти колеблющиеся «в церкви люди как люди, а когда от церкви удаляются, то убивают. Таковые уподобляются сиренам и онокентаврам – враждебным силам и хулителям-еретикам, ибо льстивыми речами и красноречием, как сирены, обольщают сердца простодушных и растлевают добрые нравы дурными беседами...»
Эта дурная суть онокентавра фигурирует уже в XII веке у Бернарда Сильвестра в комментариях на Вергилия, где он гораздо более явно говорит, что наполовину они разумны, а наполовину порочны.
Эти существа во многих бестиариях (посмотрим их несколько), будут изображаться без особенных аллюзий на тело осла, в разных версиях то с луком, как средневековый Стрелец, то со змеей. Происхождение этой змеи связывается с близостью созвездия Кентавра с созвездием Змея, рядом со Змееносцем. Это мы видим на карте звездного неба. Кентавр, держащий в руке змею, скорее всего, связан, как вот в этой миниатюре бестиария из Санкт-Петербурга, с копией астрономического изображения.
Надо сказать, что Средневековье будет иметь с кентавром совершенно особые отношения: он будет появляться в самых удивительных местах. В том числе во французской «Хронике Фредегара», где рождение Меровея, основателя династии Меровингов, описывается следующим образом: «Хлодион летней порой остановился на берегу моря, и в полдень его супругой, отправившейся на море купаться, овладел зверь Нептуна, похожий на квинотавра. Впоследствии, забеременев то ли от зверя, то ли от человека, она родила сына по имени Меровей, и по нему затем франкские короли стали называться Меровингами». Надо думать, что это существо, «похожее на квинотавра», связано с не очень внимательным чтением VIII главы «Этимологий» Исидора Севильского, где вместе фигурируют и кентавр, и Минотавр.
Еще одна замечательная тема, связанная с тем, что кентавры покрыты грубой шерстью, как у онагров, и природа сочетает в них признаки разных видов, повлияет на то, что появившийся в «Романе о Трое» у Бенуа де Сен-Мора в середине XII века и сражавшийся на стороне троянцев Стрелец описывается как существо «мохнатое, как животное», и так же изображается. Вот он несколько раз представлен в «Романе о Трое» диким лохматым человеком.
Наверное, совсем известный вариант функции кентавра – это кентавр, который фигурирует в «Житии отшельника Павла» и показывает дорогу его товарищу и сомолитвеннику Антонию. Он описывается как помесь человека с лошадью, «которому суждение поэтов даровало имя Гиппокентавр». В частности, мы видим его на одной из таких миниатюр.
Эти рассуждения о природе кентавра, сочетающей разумность и необузданность, и воспоминания о тех суждениях поэтов, которые описывают разные состояния человеческой души как результат уподобления кентавру, находят воплощения в аллегорической функции этого образа. Так, уже во фреске 20-х годов XIV века, изображающей три францисканских добродетели в Нижней церкви в Ассизе, кентавр (причем кентавр, подобный Стрельцу, не с конским, а с львиным телом) фигурирует в композиции, которая воплощает добродетель смирения. Фигурирует он именно как противящийся, как явно не смиренный, а своевольный персонаж.
В работе Боттичелли, которая по разным вариантам атрибуции долгое время называлась «Паллада и кентавр», но в последнее время есть новая версия ее осмысления – «Амазонка Камилла и кентавр», перед нами, собственно, аллегорическая антитеза, где целомудрие поражает невоздержание. Примечательно, что парой десятилетий раньше Донателло в виде такой же антитезы целомудрия и невоздержания пользуется ветхозаветной тематикой и изображает Юдифь, поражающую Олоферна.
Наконец, в этой же аллегорической роли уже около 1500 года кентавры, сатиры и им подобные фигурируют в работе Мантеньи, в одной из поздних его работ, сделанных для Студиоло Изабеллы д’Эсте в Мантуе, где Минерва изгоняет пороки из Сада добродетелей. Минерва воплощает целомудрие и воинственную добродетель, а все пороки представлены разного рода половинчатыми существами – Сатиром, сатирессами и обязательным кентавром, который перевозит, по всей видимости, воплощение Луксурии, напоминающее нам о Венере. Таким образом, мы видим, что иллюстрация мифа для живописи Возрождения и Нового времени совсем не является главным приложением этого образа, который фигурирует как аллегорический.
Гигин. Мифы. 33. Кентавры
Уже зарегистрированы?