Дамы с камелиями
Добрый день, с вами Татьяна Ильина, и сегодня мы поговорим о картине Ивана Николаевича Крамского «Неизвестная». С тех пор, как эта картина впервые появилась на одиннадцатой передвижной выставке, она привлекала и неизменно продолжает привлекать к себе внимание зрителей, критиков и искусствоведов. Здесь настолько убедительно воссоздан образ женщины, смотрящей на нас с картины, что хочется представить, кем она была, хочется что-то узнать о ее жизни и судьбе. Наверняка всем вам приходилось встречать самые фантастические версии о том, какое у нее имя и какую жизнь она прожила. Однако, наверное, она всегда будет хранить свою загадку по той простой причине, что все-таки большинство серьезных искусствоведов считают, что это не портрет конкретной женщины, а обобщенный образ, в котором слились мысли и переживания Ивана Николаевича Крамского и самой эпохи с ее проблематикой. Сегодня мы попробуем заглянуть в эту сложную проблематику, чтобы почувствовать, насколько на самом деле многослоен этот образ. Каждая эпоха читает его по-своему.
Современники художника, впервые увидевшие картину на выставке, считывали в работе определенные маркеры, которые интерпретировали так: «Перед нами находится богатая содержанка, она едет по Невскому проспекту и демонстрирует свою красоту». Такую достаточно ясную для всех зрителей интерпретацию высказал, например, критик Павел Михайлович Ковалевский в своей статье, написанной через несколько лет после того, как в 1883 году «Неизвестная» появилась на выставке. Данная статья была написана уже по поводу посмертной экспозиции картин Крамского, где снова появилась эта работа. Вот что о ней пишет Ковалевский: «Эта вызывающе красивая женщина [«вызывающе» здесь важное слово, потому что именно такова ее демонстративная красота, которую она показывает тем, кто идет пешком по Невскому проспекту. Она смотрит на них свысока из коляски. Точно также мы, зрители, смотрим на нее снизу вверх, а она на нас — сверху вниз], окидывающая вас презрительно чувственным взглядом из роскошной коляски, вся в дорогих мехах и бархате, — разве это не одно из исчадий больших городов, которые выпускают на улицу женщин презренных под их нарядами, купленными ценою женского целомудрия». Слово «исчадие» здесь тоже достаточно интересно: «исчадие ада» (есть такое традиционное выражение в русском языке, означающее некий искусительно-дьявольский характер красоты) — это тоже акцент, важный именно в понимании современников. Сегодня мы, конечно, воспринимаем картину уже иначе.
Сама эта тема, когда такие женщины появляются на улицах (не только на улицах российских городов, а прежде всего в Европе), привлекает к себе очень многих художников того времени. Это было действительно новое социальное явление. Неслучайно даже Лев Николаевич Толстой, описывая в одном из своих романов предыдущие времена, то есть пушкинскую эпоху, первую половину XIX столетия, перечисляя приметы этого уже ушедшего времени, пишет в числе прочего, что в те времена «прелестные дамы-камелии прятались от дневного света». «Камелии» — это эпитет, обращенный к богатым содержанкам. Он был взят из известного романа Александра Дюма-сына.
Илья Ефимович Репин, находившийся в Париже как золотой медалист Академии художеств (он оказался в этом городе на стажировке как академический пенсионер вместе с Василием Поленовым), конечно, видел картины импрессионистов в салоне, где они с Поленовым стремились выставлять свои произведения. Эти работы довольно часто изображают кокоток в кафе, поэтому Репин тоже прибегает к такому сюжету, который в тот момент очень удивил и даже удручил Крамского за много лет до того, как он сам напишет свою «Неизвестную».
Перед нами картина Репина «Парижское кафе», написанная в 1875 году. Она изображает типичный для французской социальной жизни сюжет, но изображает его именно так, как это мог бы сделать русский художник того времени. Если мы вспомним картины импрессионистов или французских и европейских салонных художников, обращающихся к этому сюжету, то на их работах всегда изображается что-то красивое, относящееся к миру наслаждений, развлечений. В свою очередь, здесь перед нами целая история, целая драма, полная психологизма. Это именно расклад русских художников, всегда видящих что-то, таящееся под ликом сюжета. На первом плане перед нами та самая женщина, вызывающе демонстрирующая свою красоту. Она одна, без сопровождения, сидит в вызывающей позе и поигрывает зонтиком. Тем не менее, мы видим, как вокруг нее разворачивается целая история. Мужчина справа от нее, пришел со своей партнершей, но не обращает на нее внимания и смотрит на главную героиню, что, конечно, не нравится его подруге. Еще справа находится пара молодых людей. Один из них с ужасом, с изумлением смотрит на женщину, что вызывает у зрителя ощущение, что, может быть, он как-то поучаствовал в ее судьбе. Второй мужчина, лихо подкручивая ус, стремится поскорее увести отсюда своего приятеля, чтобы он, не дай бог, снова не вмешался в происходящее и не получил какие-то проблемы в своей жизни. Перед нами разворачивается психологическая коллизия, где мы можем прочитать целую историю жизни героини и сделать предположение о том, что именно привело ее к этой судьбе, какие у нее были отношения и так далее. Это взгляд именно русского художника, который не может не видеть таких сюжетов — то, что уже позднее называли «достоевщиной».
Крамской эту картину поначалу совершенно не принял и еще в 1875 году с очень большим удивлением написал Репину, что этот сюжет, может быть, и интересный, но чтобы писать такие работы, надо быть французом, каждый день созерцать этих кокоток, слушать шансон и так далее. Однако позднее и он обращается к сюжету, который в каких-то моментах близок к тому, о чем мы говорим. Об этом косвенно свидетельствует недавно обнаруженный эскиз к картине «Неизвестная». Сейчас он находится в частном собрании в Праге. Данный эскиз был создан в том же самом 1883 году, когда была написана окончательная работа. Как здесь видно с первого взгляда, это совсем другой тип красоты. Она более вульгарная, более грубая. В женщине, позировавшей художнику, ощущается что-то от базарной торговки. Мы, к сожалению, не знаем имени модели и обстоятельства ее жизни, но именно этот акцент совершенно явно ощутим — что-то такое, что предлагается именно как товар, что появляется как новое явление в социальной жизни этого времени. Такой была жизнь 1860-х годов после реформ, и именно к ней обращается Крамской в этом этюде.Однако потом образ становится более многослойным, из него уходят грубость, вульгарность, товарность модели, которая явно проявляет и предлагает себя именно в таком качестве. У Крамского окончательно сложился образ, когда сквозь то презрение, сквозь тот вызов, с которым героиня смотрит на людей, идущих в толпе по улице (дама полусвета, оказавшаяся изгоем в глазах благополучного общества, не может смотреть иначе), неуловимо ощущается какая-то глубокая раненность, детскость, нежность.
Именно поэтому позднее, когда уже ушли социальные маркеры, позволявшие современникам безошибочно определить происхождение этой женщины и обстоятельства, в которых она оказалась, когда в начале XX столетия Александр Блок написал свое знаменитое стихотворение, у картины Крамского появилось второе народное название — «Незнакомка». В одноименном стихотворении Блока таинственная дама появляется в ночном кафе и таинственно исчезает. В нем видна загадка красоты, манящая и в то же время губительная, потому что тема вечной женственности, открытая Блоком в поэзии, многократно описываемая религиозными философами этого времени, тоже всегда является двойственной. «Незнакомка» Блока — это не светлый образ, ведь она является хозяйкой этого ночного мира. Ощущение власти красоты, в том числе сексуальной власти, не зависящей от воли человека, — это именно то, что делает изгоем женщину с картины Крамского, потому что этот процесс, как мы с вами знаем из объяснений психоаналитиков, бессознательный. Мы можем завязать себя в узел и не идти навстречу своему влечению к кому-то из противоположного пола, но само по себе его наличие или отсутствие мы контролировать не можем, ведь это бессознательный процесс, идущий по своим законам, не подвластным нам, нашему сознанию и особенно разуму.
Интеллектуальное начало красоты
Именно эта загадка красоты, в которой непонятно чего больше — добра или зла, бесовского или божественного — это то, что особенно привлекало и занимало умы мыслителей и художников второй половины XIX века. На этот вопрос давались самые разные варианты ответа. В частности, на той же самой одиннадцатой передвижной выставке, где появилась «Неизвестная» Крамского, была выставлена знаменитая картина Николая Ярошенко «Курсистка». Это тоже совершенно новый социальный слой, появившийся в конце XIX века, когда девушки, наконец, получили право получать высшее образование. В частности, были созданы Высшие Бестужевские курсы, и жена Ярошенко имела к ним непосредственное отношение. В данном случае известно, кто позировал для этой картины, однако здесь, как и у Крамского, представлен именно обобщенный образ. Это не конкретный портрет девушки-курсистки, а представление о подобных девушках в целом, то есть портрет-тип, как называют подобные произведения. Это совсем иной образ. Конечно, в этой работе тоже есть маркеры, позволяющие ярко его определить, в частности, шапочка в мужском стиле на голове героини и мужской плед, который она накинула на плечи, выходя на улицу (она идет сквозь дождь, по лужам, видимо, по петербургской улице — здесь смутно ощущается именно образ Петербурга), и, конечно, книжка у нее под мышкой, освещенная ярким светом, таким же, как ее лицо и руки — это один из самых важных акцентов в этой картине. Это, конечно, другая судьба, это другой выбор. Художник не привносит сюда никакого эротического акцента. Данный образ близок к портретному типу, часто воссоздаваемому в это время в женских портретах, написанных в том числе и Крамским — это и портреты его жены, и портреты жены Павла Михайловича Третьякова, где мы видим прежде всего образ жены, подруги, единомышленницы, и какой бы то ни было эротический акцент там полностью отсутствует.
Тем не менее, сама эта тема, выбранная Крамским, была для него далеко не праздной, потому что обстоятельства его женитьбы тоже были совершенно особенными. Он женился на Софье Николаевне Прохоровой (такова ее девичья фамилия), бывшей в сознании общества погибшей, падшей, как тогда говорили, потому что до того, как встретиться с Крамским, она жила с мужчиной с невенчанном браке. Он, вероятно, обещал жениться, как часто бывает в подобных историях и в наше время, и в любое другое, но однажды просто навсегда исчез из ее жизни и уехал в другой город, оставив ее одну. Крамской, который был хорошо с ней знаком, поскольку дружил с бросившим женщину художником, был в смятении, потому что он был тайно влюблен в Софью Николаевну, но понимал, как он выглядит в глазах своих друзей и всего окружающего общества, о чем он прямо написал своему ближайшему товарищу Михаилу Борисовичу Тулинову.
Перед нами его портрет, написанный Крамским. Тулинов был фотографом. Крамской хорошо его знал и обращался к нему за поддержкой в каких-то сложных ситуациях. Сам художник начинал свою карьеру в качестве ретушера у фотографа, именно с этого началась его творческая практика. Поскольку фотография в те времена была еще достаточно мутной, ее приходилось доводить вручную — «фотошопить», как мы бы сказали сегодня. Крамской стал известен прежде всего именно как мастер такого искусства доведения фотографии до ума. В первые годы он работал у Андрея Деньера, знаменитого фотографа, впоследствии создавшего в том числе коллективные фотоснимки участников «Товарищества передвижников».
Крамской обращается со своими сомнениями именно к своему старшему товарищу и, вероятно, наставнику, говоря совершенно прямо, что он прекрасно все понимает, что он не слепой, что он выглядит как человек, который подбирает то, что другие выбросили, подбирает крошки с чужого стола. В этом смысле он достаточно жестко высказывается и о самом себе, и о сложившейся ситуации. Он сомневается в том, надо ли ему жениться, хотя понимает, что хочет быть с этой женщиной, что это его выбор. Тем не менее, он пишет Тулинову, что если они с Софьей будут жить так же, как она жила с тем мужчиной, то ее нигде не будут принимать, что его будут приглашать в гости, он сможет участвовать в каких-то общественных мероприятиях, а ей придется сидеть одной, ее никто не будет признавать, и она снова окажется в двусмысленном положении. Подобную ситуацию мы знаем в том числе по «Анне Карениной», когда она уже начинает жить вместе с Вронским: его везде приглашают, его мама даже пытается его на ком-то женить, а Анна в это время сидит одна дома, что и приводит к трагедии, о которой мы все знаем из знаменитого романа Льва Николаевича Толстого. Крамской тоже это понимает, и, в конце концов, между влюбленными заключается официальный союз. Вместе с тем, скорее всего, в первые годы они все-таки жили «в гражданском браке», о чем косвенно свидетельствует то, что в последние годы своей жизни Крамской обращается к императору с просьбой признать двух первых детей законнорожденными, стало быть, они были рождены, когда официального союза еще не было.
Так или иначе, о своем выборе Крамской никогда не жалел. В этой семье родилось шесть прекрасных детей. К сожалению, их не миновало горе, переживаемое тогда почти всеми семьями — это смерть двух младших сыновей. Особенно тяжело переживалась кончина любимого Марка, под впечатлением от которой была написана картина Крамского «Неутешное горе», где как раз в горе переживания смерти ребенка предстает его жена Софья Николаевна.
На слайде вы можете видеть один из ее ранних портретов, он написан в 1863 году. Как видите, это абсолютно другой образ, не тот, что видим мы в «Неизвестной». Книга здесь, конечно, неслучайный предмет, так же как и в картине «Курсистка» Ярошенко. Это прежде всего интеллектуальное начало, способность думать, способность заниматься саморазвитием — то, что всегда подчеркивается в портретах женщин, ставших идеалом для художников-передвижников. Такие же черты будут подчеркнуты и в портрете жены Павла Михайловича Третьякова Веры Николаевны, созданном Крамским, и в других подобных портретах. Здесь интонация, конечно, совсем другая.
Художник и его творение. Сплетение судеб
На многослойности портретов сказались не только личные впечатления Крамского и обстоятельства его женитьбы, не только социальные обстоятельства, сопровождавшие появление такого слоя женщин в России второй половины XIX столетия, но и судьба его дочери Софьи. Она была художницей, впоследствии достаточно известной, училась у своего отца, оставила нам его портрет и потом была вхожа в царскую семью, где в том числе создавала произведения по их заказу. Перед нами ее портрет, написанный Крамским в счастливую для нее пору, когда она была обручена с Сергеем Боткиным, одним из представителей знаменитой купеческой династии Боткиных, среди которых были врачи (в честь одного из них названа знаменитая московская больница), коллекционеры, меценаты. В период, когда влюбленная Софья должна была выйти замуж, был написан и портрет Сергея Боткина, ее жениха.
Бывает так, что в некоторых семьях родовой сценарий повторяется самым трагическим образом — при иных обстоятельствах, с другими деталями, но, тем не менее, тяжелая история случилась и в жизни дочери Крамского. В дом Софьи была приглашена подружка невесты, дочь Павла Михайловича Третьякова по имени Александра, и случилось так, что Сергей Боткин увидел Александру Третьякову и в нее влюбился. Помолвка была расторгнута буквально незадолго до того, как должна была состояться свадьба. Это, конечно, был страшный удар для дочери Крамского — она очень долго не могла пережить это двойное предательство и лишь много-много лет спустя вышла замуж. Как я уже говорила, она достаточно полно и успешно реализовала себя как художница, но впечатление о судьбе дочери и о той глубокой раненности, которую, конечно, наблюдал Крамской и не мог ей не сострадать, тоже, вероятно, сказалось в этой картине. Сейчас мы видим фотографию счастливой пары, сложившейся при таких драматичных обстоятельствах — это Сергей Боткин и Александра Третьякова. Впоследствии Александра уже под фамилией «Боткина», напишет замечательную книгу о своем отце, Павле Михайловиче Третьякове. Они нашли свое счастье, они нашли друг друга, а Софья, дочь художника, осталась одна, как когда-то была оставлена одна и ее мать.
Как раз в этот период, за год до того, как была создана картина «Неизвестная», Крамской пишет со своей дочери этюд под названием «Девушка с кошкой». Сейчас эта картина находится в одном из киевских музеев. Здесь, конечно, очень ясно ощущается состояние замирания, внутреннего оцепенения, остановившийся взгляд, когда боль настолько сильная, что тело цепенеет, чтобы от нее не погибнуть. Неслучайно в этом этюде появляется кошка — она пытается как-то отогреть внутреннее смертельное оцепенение, охватывающее дочь Крамского. Данная интонация глубокой раненности, изображенной напрямую, исподволь, сквозь презрение, сквозь вызов проявляется в образе, созданном Крамским в картине «Неизвестная».
Загадка красоты
Чтобы найти тип красоты, Крамской обращался к самым разным моделям. Одну из них, довольно вульгарную в своей внешности, мы видели ранее. Однако он писал подобные этюды и со своей племянницы Людмилы Федоровны Крамской. Перед нами один из таких этюдов под названием «Женщина под зонтиком». Здесь художник еще ищет образ солнечного света, к которому обычно обращались импрессионисты, при этом делает это по-своему — это, конечно, совершенно иной способ изображения света. Зонтик над героиней похож на солнышко, и сама ее красота тоже солнечная. Тем не менее, все это сплавляется в образ, живший в душе Крамского, и, конечно, ни одна из моделей не является именно портретной основой для окончательного образа.
Мы видим здесь то, что сегодня являет нам загадку женской красоты и привлекательности, того, что мы ощущаем буквально как магнит. Именно загадка женской притягательности, того, что является основой красоты, на самом деле и есть самая главная загадка этого произведения, а вовсе не то, кто здесь изображен. Тем более, что мы с вами услышали, что это не портрет, а образ, созданный художником по впечатлениям своей жизни, как результат размышлений на женскую тему, очень актуальную в то время и для общества, и для самого Крамского. Уже в XX столетии Николай Заболоцкий, знаменитый поэт этой новой эпохи, задумываясь о загадке красоты, напишет в своем стихотворении «Некрасивая девочка» слова, которые можно было бы, наверное, обратить к рассматриваемой нами картине:
<...> что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Это именно та загадка, которая заключена и вообще в женской красоте, и, в частности, в образе, созданном Иваном Николаевичем Крамским.Как мы уже говорили, Крамской сам учил живописи свою дочь. Сейчас мы видим один из этюдов, ныне находящийся в Третьяковской галерее, где он как раз изображает самого себя за работой. Это один из портретов, созданный Софьей Ивановной, дочерью художника, в последние годы жизни своего отца. Как мы помним, Крамской умер в 1887 году, и как раз в этот же год была написана та статья о «Неизвестной», которую мы процитировали в самом начале нашей встречи.
На этом сегодня все, мы ждем вас на наших следующих лекциях. Спасибо за внимание!
